«Орловщина» — восстание в Белом Крыму, 1920 - Юрий Викторович Зеленин

не понимаю, — говорил он, — я все время считал, что организация, во главе которой стоял Лейхтенбергский, монархическая. И вдруг черт знает что из этого вышло. Какая-то большевистская провокация. И он показал нам воззвание, подписанное Орловым. Воззвание, действительно, было составлено в самых демагогических тонах, и его содержание, которого теперь уже не помню, ничем не отличалось от стереотипных большевистских прокламаций. Для меня стало ясно, что вокруг Орлова одновременно плелись монархические и большевистские сети, но первые плелись по— детски, а вторые — планомерно и последовательно. Взяв прокламацию, я отправился с ней к Орлову и с недоумением показал ее ему. Орлов стал уверять меня, что это подложный провокационный документ, напечатанный в какой-нибудь тайной большевистской типографии, о чем он уже оповестил население Симферополя в особом объявлении, расклеивающемся сейчас по улицам. По сконфуженному его лицу я, однако, сейчас же догадался, что он врет. В действительности, как мне передавали офицеры его штаба, Орлов подмахнул подсунутую ему прокламацию, не прочтя ее, и спохватился лишь тогда, когда она получила уже широкое распространение в городе. Отсюда нетрудно было сделать вывод, что в штабе Орлова большевики уже свили себе прочное гнездо. Вечером собралась городская дума, взволнованная происшедшими событиями. Городской голова обратился к Орлову по телефону с просьбой прибыть на заседание и объяснить думе свои планы и намерения. Орлов отказался прийти за недосугом и прислал вместо себя какого— то юного офицерика, который сконфуженно лепетал что-то весьма путанное и несвязное. Дума, ничего не уяснив себе из ответов офицерика на целый ряд поставленных ему вопросов, поняла все-таки, что необходимо употребить все меры к мирному разрешению этого нелепого инцидента, который при неблагоприятных условиях может вызвать пагубную междоусобную войну, и на всякий случай избрала делегацию, поручив принять участие в посредничестве между Слащовым и Орловым. Ночью, после заседания, делегация отправилась в штаб Орлова. Застали его в большом возбуждении: Слащов предложил ему немедленно сдаться, грозя в противном случае применением силы. Орлов храбрился, говорил, что не сдастся ни под каким видом, и если Слащов применит силу, то он сам силой заставит Слащова принять его условия… Однако все— таки согласился на наше посредничество и утром обещал дать нам вагон для поездки в ставку генерала Слащова. Однако Слащов действовал скорее и решительнее, чем предполагал Орлов. Оказалось, что, когда мы вели переговоры с Орловым, он уже приказал генералу Май-Маевскому, жившему в это время на покое в Севастополе, двинуться во главе небольшого эшелона войск на Симферополь, а сам с другим эшелоном стал грузиться в Джанкое.

Интересный эпизод характеризующий нервозное состояние белого тыла вспоминает командир подводной лодки „Утка“ Н. А. Монастырёв: — Через несколько часов караульный офицер, который вошел ко мне в камеру, на мой вопрос, в чем дело, не слыхал ли он, ответил: „Монархический заговор“, — и поспешно вышел из камеры. Я остался в полном неведении. Какой заговор? Я ни в каком монархическом заговоре не участвовал и совершенно отказывался понимать в чем дело. Только на третий день жена, которая была допущена меня навестить, осветила мне положение. Оказалось, что арестованы многие командиры судов по обвинению в монархическом заговоре. Оставалось ждать пока все выяснится. На четвертый день моего сидения, поздним вечером ко мне в камеру вошел генерал судебного ведомства и начал меня расспрашивать относительно заговора. По тону его допроса, я видел, что это какая-то глупая история, учиненная юными офицерами, похожая на комедию. На все его вопросы, я мог только ответить, что ни в каком заговоре я не участвовал и слышу об этом первый раз, и что знал фамилии офицеров, участников заговора, которые он мне назвал, лишь понаслышке, так как они не принадлежали к кадровым морским офицерам. Допрос кончился тем, что славный старик мило со мною простился, сказав, что вероятно завтра меня выпустят. действительно, на следующий день утром меня выпустили из камеры. Заключенных по этому делу офицеров оказалось десятка два. Все мы были собраны в помещении гауптвахты, где присланный от главнокомандующего офицер, сообщил нам, что генерал Врангель приглашает нас сейчас же к себе во дворец. По дороге из разговора с командиром дредноута, капитаном 1 ранга Шубертом и капитаном 2 ранга Ч., я уяснил в чем дело. Оказалось, что несколько молодых офицеров, по легкомыслию, если не сказать больше, действительно составили заговор с целью объявить императором герцога Лейхтенбергского, князя Романовского. Они устраивали собрания, с целью организовать монархическое восстание на флоте. Это была просто мальчишеская затея, в которой никто из командиров, да и вообще из флотских офицеров не участвовал. Но они сами, от себя составили списки командиров судов, которые по их понятиям примут участие в восстании, что и послужило поводом к нашему аресту. Из кадровых офицеров, так сказать деятельными участниками были 2 или 3, а остальные все, были зеленая молодежь, которая конечно больше думала об эффекте, чем о сущности, да и вообще думала плохо. Но дело все в том, что раскрытие этого заговора совпало с моментом первого наступления русской армии против красных. Главнокомандующий находился в этот момент при армии и вполне понятно, что это его обеспокоило. В этот момент нужно было спокойствие и порядок в тылу, а тут еще какой-то заговор. В своем обращении к нам генерал Врангель выразил свое негодование, что конечно было не очень приятно для нас, бывших совершенно ни при чем. Но все дело разъяснилось быстро, и нам было приказано вернуться к своим обязанностям. Молодежь же, которая готовила мантию новому императору, была попросту снята с кораблей и послана на фронт сражаться. Тем и кончился монархический заговор. Поднятая шумиха быстро улеглась.»…

«По улицам Симферополя продефилировал орловский отряд, показав тут же все количество вооружения, которое находилось в его распоряжении», — пишет Шафир. Утром же Орлов по какой-то причине решил прекратить телеграфное сообщение Симферополя со штабом ген. Слащева. Вот как описывает офицер телеграфист (пор. Д.), дежуривший в это утро на телеграфном узле на почте:

«Утром около 8 часов в зал с аппаратами быстро и шумно вошли 3 офицера с винтовками, старший был поручик-марковец, хороший мой знакомый. На мой вопрос, что случилось, он ответил, что по приказанию кап. Орлова я арестован, и указал мне на стул, где я должен сидеть, а сам подошел к распределительной доске и вынул все штепселя. Я всполошился и крикнул: — Что ты делаешь, ты порвал связь фронта с тылом! — Не ваше дело, поручик! — был его ответ.